О ДЕКАБРИСТАХ ФОНВИЗИНЫХ, ПУЩИНЕ И
О ДЕКАБРИСТАХ ВООБЩЕ

На службе Царю и Отечеству

Большею частью то были добрые и образованные молодые люди,
которые желали быть полезными отечеству, проникнуты были
самыми чистыми побуждениями и глубоко возмущались при
встрече с каждой, даже с самой привычной, несправедливостью,
на которую равнодушно смотрели их отцы.
Василий Осипович Ключевский


Прежде чем почитать, как бывшие декабристы служили Царю и Отечеству, попробуем понять, кого мы называем декабристами.

А.Л. Перельман. Размышления о декабристах

В кратком однотомном "Большом энциклопедическом словаре" 1997 г. находим определение: "Декабристы — русские дворянские революционеры, поднявшие в декабре 1825 г. восстание против самодержавия и крепостничества".
Однако, С.О.Шмидт отмечает, что представления о том, кого считать декабристами менялись со временем. "Первоначально к «декабристам» относили только участников восстания 14 декабря 1825 г. в Петербурге и осуждённых в 1826 г. участников тайных обществ. Их считали «заговорщиками»… Затем «декабристами» стали называть лиц, привлечённых к следствию по делу о тайных обществах: появились выражения «декабристы без декабря», «декабристки»". М.А. Рахматуллин, проанализировавший публикации на эту тему, приходит к выводу, что вопрос о том, кого называть декабристами, не имеет на сегодняшний день однозначного, строго научного ответа.
Действительно, из 120 человек, осуждённых специально созданным Верховным уголовным судом, только 27 принимали в 1825 году участие в вооружённых выступлениях в Петербурге и на юге. Причём 8 из них не были членами тайных обществ.
Конечно, часть членов тайных обществ не участвовала в выступлениях по причине их отсутствия в местах, где эти события происходили. Однако были и такие, которые, будучи членами тайных обществ, отказались принять участие в этих выступлениях, а некоторые даже активно противодействовали им; но, несмотря на это, всё равно были осуждены Верховным уголовным судом.


Осуждённые Верховным уголовным судом члены тайных обществ,
противодействовавшие вооружённым выступлениям в декабре 1825 года

Имя и должность Обвинение Приговор
Свистунов Пётр, 23 лет.
Корнет кавалергардского полка.
Участвовал в умысле цареубийства и истребления императорской фамилии согласием. Участвовал в умысле бунта принятием в общество товарищей.
Отрёкся действовать в мятеже и отвергал план мятежников.
Осуждён
по II
разряду
Анненков Иван, 24 лет.
Поручик кавалергардского полка.
Участвовал в умысле на цареубийство согласием. Принадлежал к тайному обществу с знанием цели.
Отверг предложение к мятежу.
Осуждён
по II
разряду
Торсон Константин, 31 год.
Флота капитан-лейтенант.
Знал умысел на цареубийство, но соглашался токмо на отнятие свободы. Участвовал в умысле бунта принятием одного члена.
Отвергнул предложение возмутить матросов в Кронштадте.
Осуждён
по II
разряду
Лисовский Николай, 27 лет.
Поручик Пензенского полка.
Знал об умысле на цареубийство. Принадлежал к тайному обществу со знанием цели, но без действия.
Узнав о приготовлениях к мятежу, не только отказался, но и удержал одного из своих товарищей.
Осуждён
по VII
разряду
Берстель Александр, 37 лет.
Подполковник 9-й артиллерийской бригады.
Знал об умысле на лишение свободы императорской фамилии, принадлежал к тайному обществу со знанием цели, но без действия.
Во время мятежа Черниговского полка по требованию начальства доставил 4 артиллерийских орудия в возможной скорости, за что от корпусного командира доставлена ему признательность. Оставшись старшим по бригаде, сделал все нужные распоряжения, чтобы прочие орудия и ящики в случае приближения мятежников были увезены, для чего в 24 часа собрано было до 200 обывательских лошадей.
Осуждён
по VII
разряду
Граф Коновницын 1-й Пётр, 22 лет.
Подпоручик Гвардейского генерального штаба.
Принадлежал к тайному обществу без полного понятия о сокровенной оного цели относительно бунта. Соглашался на мятеж без личного действия.
Хотя во время мятежа даны были ему поручения, но он, в ту же минуту раскаявшись, не исполнил; сверх того, хотя и признаётся, что слышал о заговоре на жизнь покойного государя императора в Таганроге, но слышал сие не прежде 13 декабря.
Осуждён
по IX
разряду


Семеро отошли от участия в тайных обществах задолго до вооружённых выступлений, но также были осуждены, в том числе даже и по I разряду. Кроме того, ещё семеро из осуждённых Верховным судом не только не участвовали в выступлениях, но и не состояли в тайных обществах.


Осуждённые Верховным уголовным судом, не состоявшие в тайных обществах
и не принимавшие активного участия в событиях декабря 1825 года

Имя и должность Обвинение Приговор
Веденяпин 1-й Аполлон, 25 лет.
Подпоручик 9-й артиллерийской бригады.
Соглашался на умысел бунта, но без действия. Знал о приготовлениях к мятежу, но отсоветовал. Осуждён
по VIII
разряду
Назимов Михаил, 27 лет.
Штабс-капитан лейб-гвардии конно-пионерного эскадрона.
Участвовал в умысле бунта принятием одного товарища. Осуждён
по VIII
разряду
Бобрищев-Пушкин 1-й Николай, 25 лет.
Поручик квартирмейстерской части.
Участвовал в умысле бунта принятием на сохранение бумаг Пестеля. Осуждён
по VIII
разряду
Заикин Николай, 24 лет.
Подпоручик квартирмейстерской части.
Участвовал в умысле бунта принятием поручений от общества и привлечен6ием одного товарища. Осуждён
по VIII
разряду
Бодиско 1-й Борис, 27 лет.
Лейтенант гвардейского экипажа.
Лично действовал в мятеже бытностью на площади, но без возбуждения других. Намеревался с площади увести свою роту и уговаривал к тому же своего брата. Осуждён
по VIII
разряду
Пущин 1-й Михаил, 23 лет.
Капитан лейб-гвардии конно-пионерного эскадрона.
Знал о приготовлениях к мятежу, но вместе с тем и противоречил, представляя успех невероятным, а дело постыдным. Осуждён
по X
разряду
Фок Александр, 23 лет.
Подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка.
Возбуждал нижних чинов к мятежу без личного действия, но по обману без всякого знания о сокровенной цели. Осуждён
по XI
разряду


П.В. Анненков определяя степень осмысленности участия в движение его членов отмечал: "Не определено доселе, насколько согласие участвовать в заговоре выходило у лиц в нем замешанных из твердого политического убеждения их, и насколько оно было делом случайности, уважения и доверчивости к вербовщику и даже просто фальшивого стыда".
Практически любой, кто считался членом тайного общества, мог принимать в него новых членов. В результате в этих обществах оказалось довольно много случайных людей, не готовых сколько ни будь активно действовать в критический момент.
Заметим также, что и тайные общества за 10 лет их существования то возникали почти одновременно, то сливались вместе, то вновь разделялись. Некоторые авторы насчитывают в общей сложности 11 тайных обществ, в разное время существовавших в указанный период. Общества эти создавали свои отделения (управы), взаимодействовали друг с другом. Так, в выступлении 14 декабря в Санкт-Петербурге участвовали как члены Северного тайного общества, так и члены Петербургской ячейки Южного, причём некоторые из них состояли одновременно и в том, и в другом обществе. Немалое число членов обществ по разным причинам прекратили после 1822 года своё участи в их деятельности. На этом основании в ходе следствия более 80 человек, по большей части бывших членов Союза благоденствия, высочайшим повелением было указано оставить без внимания, а 42 человека были признаны слабо причастными и не понесли строгих наказаний..
Вместе с тем были и другие, также прекратившие своё членство в обществах, но по указанию Николая I они были преданы суду и осуждены.
Так кого же из них следует считать декабристами, а кого нет?


Члены тайных обществ, отошедшие от участия в их деятельности,
но осуждённые Верховным уголовным судом

Имя и должность Обвинение Приговор
Якушкин Иван, 34 лет.
Отставной капитан.
Умышлял на цареубийство собственным вызовом в 1817 году. Участвовал в умысле бунта принятием в тайное общество товарищей.
В 1822 году, сколь скоро узнал о запрещении тайных обществ, то тотчас прекратил с обществом все сношения, сжёг бумаги и совершенно от общества отказался.
Осуждён
по I
разряду
Лунин Михаил, 43 лет.
Подполковник лейб-гвардии Гродненского гусарского полка.
Участвовал в умысле цареубийства согласием. Участвовал в умысле бунта принятием членов и заведением литографии для издания сочинений общества. Смягчающие обстоятельства не указаны, хотя и были известны.
В 1817 г. Лунин возразил по поводу покушения Якушкина на императора. Литографским станком он ни разу не воспользовался, а по зачислении в январе 1822 г. в Гродненский полк контактов с членами тайных обществ не поддерживал.
Осуждён
по II
разряду
Басаргин Николай, 26 лет.
Поручик лейб-гвардии Егерского полка.
Участвовал в умысле на цареубийство согласием. Участвовал в распространении тайного общества принятием одного члена.
Находился в обществе весьма недолго и с 1822 года оставался в совершенном бездействии.
Осуждён
по II
разряду
Ивашев Василий, 29 лет.
Ротмистр кавалергардского полка.
Участвовал в умысле на цареубийство согласием. Принадлежал к тайному обществу со знанием цели.
В обществе был кратковременно и без всякого действия.
Осуждён
по II
разряду
Фаленберг Пётр, 36 лет.
Подполковник квартирмейстерской части.
По принятии в 1822 или 1823 году кн. Барятинским в тайное общество соглашался произвести цареубийство, но вскоре потом начал от общества уклоняться и оставался в совершенном бездействии, так что имя его было почти забыто. Принадлежал к тайному обществу со знанием цели.
Злоумышление на цареубийство отрыл он сам чистосердечно и добровольно, когда об оном не было и известно, требовал с князем Барятинским очных ставок и на оных его уличил в сделанном ему от него поручении.
Осуждён
по IV
разряду
Муравьёв Александр, 35 лет.
Отставной полковник.
Участвовал в умысле цареубийства согласием, однажды и мгновенно в 1817 г. изъявленным, а потом не только изменившимся с отступлением от оного, но и с противодействием, вскоре потом оказанным. Участвовал в учреждении тайного общества, но с отступлением ещё в 1819 г. не только от жестоких средств, прежде принятых, но и от самого общества.
В 1819 г. не только прекратил все сношения с тайным обществом, но, объявляя оному письменно о своём мнении, старался разрушить сие общество, убеждал всех последовать его примеру и отказаться от всех противозаконных предприятий и мыслей
, но был обманут письменным ложным уверением, что общество уничтожено.
Осуждён
по VI
разряду
Люблинский Юлиан, 27 лет.
Дворянин Волынской губернии.
Знал умысел цареубийства без согласия и противоречия. Участвовал в учреждении Славянского тайного общества с составлением и переводом планов.
По соединении Славянского общества с южным Люблинский, быв из оного исключён, не согласился на предложение вступить в Польскоё общество.
Осуждён
по VI
разряду
Поливанов Иван, 29 лет.
Отставной полковник.
Знал умысел на цареубийство. Принадлежал к тайному обществу с знанием цели, но без действия.
Отступил от общества с прекращением всяких с ним сношений, сколь скоро узнал о преступной его цели.
Осуждён
по VII
разряду
Фурман Андрей, 31 год.
Капитан Черниговского полка.
Соглашался в умысле бунта.
Был в обществе не более 4-х месяцев и, желая удалиться от оного, вышел в отставку.
Осуждён
по VIII
разряду


Даже само происхождение термина "декабристы" применительно к участникам тайных обществ и организованных ими восстаний, осуждённых после этого к смертной казни, каторге и ссылке, не до конца ясно. Предполагается, что одним из первых, если не первым вообще, этот термин использовал в своих посвящённых декабристам публикациях А.И.Герцен.
На основании даже такого краткого обзора можно высказать предположение, что отсутствие чётких, общепризнанных, научно обоснованных критериев для определения понятия "декабрист" не случайно, и вряд ли однозначные критерии вообще удастся когда-либо сформулировать. Дело в том, что понятие "декабристы" охватывает собой некоторое неопределённое (размытое) множество лиц, что, в свою очередь, связано с аморфностью, нечёткостью, расплывчатостью характера деятельности самих тайных обществ того времени.
Эту особенность – некоторую расплывчатость декабристских организаций и, соответственно, круга людей, которых принято называть декабристами, необходимо иметь в виду как при анализе их деятельности, так и последствий их выступлений.

В.А.Шкерин
Бывшие члены тайных обществ декабристов и крестьянское движение в России в 1830—1840-е гг.

Несколько лет назад доктор философских наук С.А.Экштут предпринял любопытную попытку сконструировать вероятный ход событий в случае, если бы восстание декабристов завершилось успехом. Цепь рассуждений была доведена автором до того момента, когда победившие революционеры приходят к прискорбной необходимости подавления стихии народных бунтов. Дворянская боязнь новой пугачевщины, "ужасов народной революции" стала одним из краеугольных камней фундамента, на котором возводились стратегии декабристских обществ. Эти стратегии предполагали опору на узкий круг посвященных, на конспиративную организацию, будь то план создания «государства в государстве» или замысел военной революции. Но декабристы и подавление крестьянских восстаний — не слишком ли вольная фантазия? Поставленный вопрос провокационен лишь в том смысле, что в основе его не вымышленная, а реальная историческая ситуация: действительно, ряду участников декабристского движения довелось сыграть отнюдь не рядовые роли в борьбе с крестьянскими выступлениями в эпоху царствования Николая I.

События 1825—1826 гг. не привели к исчезновению людей с декабристским прошлым из политической жизни Российской империи. Из 579 человек, отмеченных правителем дел следственной комиссии А.Д.Боровковым в "Алфавите членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу", 290 были признаны чистыми от всяких подозрений. В это число попали люди либо не причастные к деятельности обществ, либо состоявшие в них (преимущественно до 1821 г.), но исповедовавшие либерально-реформаторские, а не революционные убеждения. Как правило, они не претерпели каких-либо ограничений в дальнейшей служебной деятельности. Из их числа вышли министры и сенаторы, генерал-губернаторы, военные и гражданские губернаторы, генералы и адмиралы. Приступая к первому изданию "Алфавита", Б.Л.Модзалевский и А.А.Сиверс писали в 1924 г.: "На поприще гражданской и военной государственной деятельности из числа “прикосновенных”, внесенных в “Алфавит”, отличились весьма и весьма многие, достигнув высоких степеней почета и известности…" [Декабристы, 1988, 404]. В опубликованных двадцатью годами ранее воспоминаниях декабриста Д.И.Завалишина подобное же наблюдение дополнено политической характеристикой: "…многие из уцелевших членов общества достигли высших положений и не могли не внести в правительственную сферу своих прежних либеральных понятий" [Завалишин, 2003, 187].

В настоящей работе будут рассмотрены действия ряда бывших членов тайных обществ декабристов, вынужденных в соответствии со своим новым высоким служебным положением заниматься усмирением крестьянских выступлений.

Вероятно, первым в такой ситуации в николаевскую эпоху оказался бывший член Союза благоденствия и Военного общества Лев Алексеевич Перовский, перешедший на службу в Департамент уделов в 1826 г. Ситуация осложнялась тем, что волнения явились крестьянским ответом на его собственные административные инициативы. Ключевым моментом затеянной им реформы удельной деревни стало введение общественной запашки. Собранный на общественных полях хлеб составлял продовольственные запасы на случай неурожая. Его излишки продавались, а вырученные деньги расходовались на покупку породистого скота, внедрение новых агрономических технологий, устройство сельских школ, больниц и ветеринарных пунктов. Важной мерой стала также замена подушного оброка поземельным. Земли, превышавшие установленную норму, изымались и сдавались крестьянам в аренду за дополнительную плату. Наконец, был произведен взаимный обмен части удельных и государственных земель с целью концентрации и укрупнения удельных имений. С помощью этих мероприятий предполагалось достичь более равномерного распределения земли между крестьянами, поднять урожайность зернового хозяйства, а следовательно, доходность удельной деревни в целом.

Однако уже в 1828 г. начались выступления удельных крестьян против "отрезков" и общественной запашки. Первыми поднялись 1, 5 тыс. крестьян Качкинского приказа Вятской губернии. В 1830 г. волновались 2 тыс. костромских крестьян, а в саратовских селениях отказались платить новый поземельный сбор. В 1831 г. волнения охватили Сарапульский уезд Вятской губернии.

26 июля 1831 г. коллежский асессор А.П.Найденов доносил вице-президенту Департамента уделов Л.А.Перовскому, что “во всем удельном имении Сарапульского уезда мятеж возник до высочайшей степени и что буйная чернь самовольно устраняет голов и писарей, составляет свое правление и на тайных сходках уничтожает все постановления о поземельном сборе, не признавая над собою никакой власти” [Крестьянское движение в России…, 1961, 205]. Дело завершилось 10 мая 1832 г., когда Комитет министров и император утвердили предложение Л.А.Перовского о наказании участников волнения: 4 крестьянина проговаривались к шпицрутенам с последующей отдачей в крепостные арестанты, 6 — к битью плетьми и ссылке в Сибирь на поселение, 14 — к батогам и 27 — к двухнедельным арестам при удельных приказах с употреблением в работы. 24 августа 1832 г. приговор был приведен в исполнение [см.: Крестьянское движение в России…, 1961, 658].

Еще больший протест реформа вызвала у государственных крестьян, опасавшихся перевода в удельное ведомство. Первый же такой перевод, имевший место в 1829 г. в Симбирской губернии, наэлектризовал обстановку не только в Поволжье, но и на Урале. Государственные крестьяне пользовались более широкими, чем прочие категории крестьян, правами в хозяйственной деятельности, имели больше возможностей перехода в другие сословия или переселения в другие местности. Многие государственные крестьяне, в частности на Урале, находились на оброке, что также существенно облегчало их положение по сравнению с барщинными крестьянами [см.: Яровой, 1969, 86]. Перевод “в удел”, в их представлении, уподоблялся закрепощению.

В 1830 г. пермские государственные крестьяне сочли увеличение норм сбора “запасного хлеба” и замену на официальных бумагах “орла” государственной печати “медведем” пермского губернского герба доказательствами передачи их “в удел”. Дальнейшие события способствовали росту напряженности. В 1830—1831 гг. по России прокатилась холерная эпидемия, в 1832—1833 гг. — неурожаи. Осенью 1834 г. начались волнения в Пермской губернии. Апогей их пришелся на лето 1835 г., когда в Кунгурском уезде между восставшими крестьянами и войсками развернулось настоящее сражение. Затем волнение перекинулось в Оренбургскую губернию, где восстало население башкирских кантонов [см., например: Дружинин, 1946, 225 —234; История СССР…, 1967, 284 —285; История Урала…, 1989, 448 —449; Крестьянское движение в России…, 1961, 260 —283].

Академик Н.М.Дружинин так характеризовал реформу удельной деревни: “Крепостническая реформа Перовского была типичным продуктом переходного периода: приспосабливаясь к условиям товарно-денежного хозяйства, удельное ведомство старалось укрепить свою земельную базу и, сохранив феодальные способы эксплуатации, распространить среди крестьян рациональные методы сельского хозяйства” [История СССР…, 1967, 284]. На наш взгляд, вопрос о том, укрепляли ли подобные реформы крепостную систему или вели к ее постепенному ослаблению, — тема дискуссионная. Спорным представляется и замечание историка А.В.Предтеченского о том, что в результате реформы Перовского “положение крестьян ухудшилось” [Предтеченский, 1961, 15].

В высших слоях российского общества было распространено мнение, что реформа Л.А.Перовского, несмотря на еще небогатый административный опыт реформатора, в основном удалась и что крестьяне от ее проведения только выиграли. Агент-литератор Ф.В.Булгарин писал в 1848 г. управляющему III Отделения Л.В.Дубельту: “Для меня Перовский совершенно чуждый человек, но если б он был враг мой, я сказал бы, по совести, что он довел удельных крестьян до высшей степени благоденствия — не соблазняя крестьян помещичьих, а, так сказать, тихомолком: завел общую запашку, общественный капитал, уничтожил взятки, дав управителям честные средства к приобретению, положив проценты в их пользу от каждого улучшения и т. п.” [Видок Фиглярин, 1998, 562]. Еще раньше “попечительную” реформу Л.А.Перовского весьма положительно оценил сам император Николай I, предложив ее как образец для работы Секретного комитета 1835 г., собранного “для изыскания средств к улучшению состояния крестьян разных званий”. Последний, как известно, дал старт реформе государственной деревни, принципы которой были предложены графом П.Д.Киселевым и в значительной степени совпадали с мероприятиями Л.А.Перовского в деревне удельной (равномерное распределение крестьянской земли, перевод на денежный оброк, создание органов крестьянского самоуправления, открытие школ, больниц, ветеринарных пунктов, распространение агротехнических знаний). В дальнейшем те же нормы предполагалось распространить и на помещичью деревню [см.: Мироненко, 1990, 103 —104].

Генерал П.Д.Киселев, возглавивший созданное 26 декабря 1837 г. Министерство государственных имуществ, имел прочную репутацию либерала. В свое время он покровительствовал П.И.Пестелю, а князя С.Г.Волконского даже предупредил о раскрытии тайного общества правительственными агентами [см.: Экштут, 1994, 100 —107]. В 1841 г. Л.А.Перовский пошел на повышение, став министром внутренних дел. И едва ли не первым серьезным испытанием, с которым ему пришлось столкнуться в новом качестве, оказались так называемые “картофельные бунты”, ставшие ответом государственных крестьян на реформу Киселева.

Под лозунгами недоверия нововведениям весной 1841 г. прошли волнения государственных крестьян Осинского уезда Пермской губернии. Следующей весной бунты вспыхнули в Камышловском, Ирбитском, Екатеринбургском и Шадринском уездах.

В 1842 г. в эти события оказался втянутым еще один бывший член Союза благоденствия — главный начальник горных заводов Уральского хребта генерал-лейтенант Владимир Андреевич Глинка. По просьбе земской полиции и окружного управления государственных имуществ он отправил на усмирение камышловских крестьян роту солдат “с полным числом офицеров и унтер-офицеров” и при двух артиллерийских орудиях [Горловский, Пятницкий, 1954, 267; Город старинный…, 2004, 52 —53]. Вопрос не имел отношения к горному ведомству, но под командованием В.А.Глинки состояли три линейных батальона — самая грозная воинская сила в Пермской губернии. Объясняя участие в подавлении крестьянского выступления, он писал: “Своими действиями и поступками крестьяне опровергали все постановления верховной власти и проекта учреждения об управлении государственными имуществами и требовали, чтоб порядок управления крестьянами был установлен по прежним законам” [цит. по: Дружинин, 1958, 479].

В приказе командиру Оренбургского линейного батальона № 8 подполковнику С.В.Пащенко В.А.Глинка предписывал: “1) по прибытии на место исполнять все законные требования асессора палаты государственных имуществ Золотницкого и членов камышловских земской полиции, окружного управления и уездного стряпчего; 2) охранять всеми мерами команду от всяких оскорблений и опасностей; 3) употреблять силу оружия только в последней крайности” [РГИА, ф. 44, оп. 2, д. 1207, л. 1 об. —2].

И все же главные события “картофельных бунтов” развернулись в следующем (1843) году. Оренбургский военный губернатор Владимир Афанасьевич Обручев (согласно воспоминаниям князя С.П.Трубецкого, также бывший член декабристского общества [см.: Декабристы, 1988, 213; Ильин, 2001, 402 —403; 452 —453]) писал Л.А.Перовскому: “Ко мне поступило в одно время два донесения Челябинского земского суда от 13 и 18 сего марта, из которых видно, что между государственными крестьянами того уезда… возникла молва, что они поверстаны без Высочайшей воли государя императора в помещичьи крестьяне, что вследствие того собираются в ночное время в разным местах толпами, трактуя между собою, что разведение картофеля и общественная запашка требуются не для их пользы, а в угодность будущего их владельца…” [Крестьянское движение в России…, 1961, 482]. Поводом к началу волнений послужило недоразумение: в Челябинском уездном казначействе из-за организационных накладок не приняли собранные подати. Крестьяне решили, что передача помещику уже состоялась [Губернаторы Оренбургского края, 1999, 218 —219].

Одновременно движение государственных крестьян началось и в соседней Пермской губернии. Уже 19 марта земский исправник Р.А.Черносвитов сообщил В.А.Глинке, что “происходит между крестьянами неповиновение властям на границе Шадринского уезда” и “в нескольких местах уже были ночные сборища” [цит. по: Горловский, Пятницкий, 1954, 267].

2 апреля В.А.Обручев предписал наказному атаману Оренбургского казачьего войска графу Н.Е.Цукато: “По случаю возникших в Челябинском уезде между государственными крестьянами беспорядков от нелепых толков обращения их в помещичьи владения… в случае требования гражданским начальством воинских команд для приведения в порядок крестьян, наряжать немедленно таковые из тех частей вверенного вам войска, которые ближе расположены к местам происшествия” [цит. по: Кривощеков, 1912, 193]. 6 апреля он же заверил Л.А.Перовского, что в случае надобности готов “сам выехать на место для принятия мер, какие по обстоятельствам окажутся необходимыми” [Крестьянское движение в России…, 1961, 484, 486]. Такая необходимость возникла почти тотчас, поскольку уже 6—7 апреля крестьяне вытеснили казачий отряд из слободы Куртамыш. Обручев поспешил в Челябинск, приказав Цукато: “Для прекращения беспорядков, возникших между взволновавшимися крестьянами Челябинского уезда, собирающимися большими массами с намерением вступить в бой с командами, отряженными для их усмирения, собрать по возможности значительные отряды из войск, расположенных в сем и Троицком уезде… При усмирении мятежных крестьян сила оружия должна быть употребляема не иначе как по самой сущей необходимости и по личным вашим приказаниям” [цит. по: Кривощеков, 1912, 195].

Накалилась обстановка и на юго-востоке Пермской губернии. 8 апреля Р.А.Черносвитов вновь докладывал В.А.Глинке, что в крестьянской среде “появилось уже беспокойство”, что в соседнем Челябинском уезде “возмущения дошли до высочайшей степени, и несколько уже дней продолжается буйство и даже истязания начальников” [цит. по: Горловский, Пятницкий, 1954, 267]. Вероятно, непосредственно после отправки этой бумаги исправник поехал “вместе с окружным начальником в село Батуринское в сопровождении командированных шадринским инвалидным начальником 30 человек вооруженной команды, вместе с тем земский суд сделал распоряжение об отправке на место временному отделению” [Крестьянское движение в России…, 1961, 486]. Начальник горно-заводского края решил, что настала пора принимать решительные меры и отдал соответствующий приказ командиру Оренбургского линейного батальона № 8. В ответ С.В.Пащенко рапортовал, что “3 рота… в составе 3 обер-офицеров, 18 унтер-офицеров и 4 барабанщиков, 200 рядовых… с одним орудием… выступила в город Шадринск для приведения в повиновение бунтующих в тамошнем уезде крестьян” [цит. по: Горловский, Пятницкий, 1954, 267].

Рапорт С.В.Пащенко датирован 12 апреля, между тем в Батуринском отряд Р.А.Черносвитова подвергся нападению многократно превосходящих крестьянских сил уже 8 апреля. Удерживая в продолжение нескольких суток круговую оборону в здании церкви и испытывая острую нехватку патронов, продовольствия и воды, осажденные “положили ожидать тут воинской команды из Екатеринбурга”. “Помощь эту ожидал я не далее 11-го, ибо от 8-го просил я генерал-лейтенанта Глинку командировать в уезд команду”, — рассуждал Р.А.Черносвитов [Крестьянское движение в России…, 1961, 489]. Пермский губернатор И.И.Огарев доносил Л.А.Перовскому чуть позже о батуринских событиях: “Посланная по распоряжению земского суда команда из 70 человек казаков ближайшего башкирского кантона… бунтующими крестьянами была рассеяна, 3 казака убиты, а один неизвестно где находится, и лишь по прибытии 14 числа апреля отряженной по донесению исправника главным начальником горных заводов хребта Уральского г. генерал-лейтенантом Глинкой роты солдат Оренбургского линейного батальона № 8 при одном трехфунтовом единороге толпа бунтующих крестьян рассеялась и чиновники с командою и другими укрывавшимися в церкви людьми освобождены” [Крестьянское движение в России…, 1961, 494].

Тем временем беспокойство начали проявлять государственные крестьяне еще одной близлежащей губернии — Тобольской. Генерал-губернатор Западной Сибири П.Д.Горчаков уверял Л.А.Перовского, что крупных волнений удалось избежать благодаря его личной поездке “в центр беспокойств”, где он убедил “благоразумных крестьян изо всех сомнительных волостей… сколь безрассудны дошедшие до них толки, каких последствий не избегнут неповинующиеся их соседи, и окончательно успокоил обещанием не преследовать за бывшее между ними недоразумение” [Там же, 500, 501]. Ссыльный декабрист барон В.И.Штейнгель видел в мирном разрешении напряженной ситуации свою заслугу, которой способствовали его давние добрые отношения с тобольским гражданским губернатором М.В.Ладыженским: “Ладыженский попросил меня написать к народу остерегающую прокламацию народным вразумительным языком и потом еще две кратких, но сильных. Они подействовали. Генерал-губернатору Западной Сибири князю П.Д.Горчакову не понравилось, что удержание спокойствия стали приписывать губернатору, и так как прокламации были составлены мною, то он предписал отослать меня в Тару, сообщив Бенкендорфу, что Штейнгель занимается редакцией бумаг у губернатора и потому имеет влияние на управление губернии, что он находит неприличным” [Сибирские и тобольские губернаторы, 2000, 270; см. об этом также: Штейнгель, 1985, 138 —139].

16 апреля пермский гражданский губернатор И.И.Огарев отправил Л.А.Перовскому тревожное донесение и в тот же день выехал в объятый мятежом Шадринский уезд. Более всего губернатор опасался проникновения на вверенную ему территорию “челябинских бунтовщиков”, а потому “отправился 21 числа апреля с ротою солдат в пограничную дер. Галкину”. Затем во главе другой роты, переданной в его распоряжение В.А.Глинкой, он проследовал в Бродокалмацкую и Каргапольскую волости. Понимая, что “тишина и спокойствие” в Шадринском уезде зависят от обстановки в Оренбуржье, И.И.Огарев приостановил свой поход лишь после того, как “от г. генерал-лейтенанта Глинки” узнал, что “оренбургский военный губернатор к 24 апреля назначил собраться в разных пунктах 3 сильным отрядам пехоты и кавалерии” [Крестьянское движение в России…, 1961, 494 —498].

Действительно, с 24 по 29 апреля отряды под командованием военного губернатора Обручева, генерал-майора Цукато, полковника Радена и подполковника Балкашина совершили рейд по бунтовавшим селениям государственных крестьян. Сообщение корреспондента Оренбургской ученой архивной комиссии А.И.Кривощекова о том, что при взятии слободы Каменной, в которой было “гнездо возмущения” и собралось до пяти тысяч бунтарей, артиллерия открывала холостой огонь [см.: Кривощеков, 1912, 200], опровергается самим В.А.Обручевым: “…я заключил, что хотя крестьяне и собираются вооруженными толпами, терзают некоторых своих ближайших начальников, но они руководимы при этом не прямым желанием зла или ниспровержения властей, а единственно страхом и недоумением по поводу ложных указов о поступлении их в помещичье владение, о чем они лично мне объявили, что единственное их счастье — быть государственными, а по их выражению — государевыми, крестьянами. …Вследствие сего я предписал всем отрядным начальникам действовать более убеждениями, советами, стараясь разъяснить недоумения настоящим изложением дела и щадя заблуждение, отнюдь не употреблять силу оружия, разве принудила бы их к тому явная опасность или крайняя необходимость”. О том, как его подчиненные справились с приказом, В.А.Обручев докладывал с удовлетворением: “Таким образом без выстрела в течение 6 дней 40 000 крестьян волновавшихся волостей на пространстве 100 верст были усмирены и приведены в надлежащее повиновение, и я имею уже донесение, что везде сельские управления… возымели свое обыкновенное действие, а крестьяне сами приводят виновных” [Крестьянское движение в России…, 1961, 500, 503].

Для закрепления успеха В.А.Обручев распорядился оставить небольшие воинские команды в каждой из бунтовавших волостей. В некоторых селениях военнослужащие оставались на полном содержании жителей до полугода. Участники крестьянских волнений в Пермской и Оренбургской губерниях были преданы военному суду. После смягчения приговора Л.А.Перовским и утверждения его Комитетом министров 19 сентября 1844 г. 32 пермских крестьянина подверглись наказанию шпицрутенами через 1, 5 тыс. человек с последующей ссылкой в каторжные работы, 201 — наказанию шпицрутенами через 1 тыс. человек, из них 90 — с последующей отдачей в солдаты или ссылкой на поселение в Сибирь, 40 — наказанию 100 ударами розг. Челябинцев наказали мягче: 30 человек получили от 500 до 1 500 ударов шпицрутенами, после чего 6 из них были отправлены на каторжные работы, а остальные — в ссылку или в рекруты, несколько крестьян были наказаны розгами и сосланы в Сибирь [см.: Крестьянское движение в России…, 1961, 682].

Подведем некоторые итоги. Путь реформ воспринимался декабристами как антитеза не столько революционному перевороту, сколько народному бунту. Вспоминая начало декабристского движения, князь С.П.Трубецкой писал: “Должно было представлять помещикам, что рано или поздно крестьяне будут свободны, что гораздо полезнее помещикам самим их освободить, потому что тогда они могут заключить с ними выгодные для себя условия, что если помещики будут упорствовать, то крестьяне могут вырвать у них свободу, и тогда отечество может быть на краю бездны. С восстанием крестьян неминуемо соединены будут ужасы, которых никакое воображение представить себе не может, и государство сделается жертвою раздоров и может быть добычею честолюбцев; наконец, может распасться на части и из одного сильного государства обратится в разные слабые. Вся слава и сила России может погибнуть, если не навсегда, то на многие века” [Трубецкой, 1981, 28].

Но, желая блага угнетенным соотечественникам, декабристы не были настроены на равноправный диалог с ними. Характерен пример одного из основателей декабристского движения И.Д.Якушкина, который, выйдя в отставку в 1818 г., затеял в своем смоленском имении разговор с крестьянами о перспективах освобождения. Первый же вопрос земледельцев касался прав собственности на землю. «“Земля, которою мы теперь владеем, будет принадлежать нам или нет?” — Я им отвечал, что земля будет принадлежать мне, но что они будет властны ее нанимать у меня. — “Ну так, батюшка, оставайся все по-старому: мы ваши, а земля наша”. Напрасно я старался им объяснить всю выгоду независимости, которую доставит им освобождение», — восклицал декабрист в мемуарах, написанных уже после возвращения из сибирской ссылки [Якушкин, 1905, 32].

Подобная же логика прослеживается и в действиях бывших членов тайных обществ, занявших влиятельные посты в николаевскую эпоху. Отказавшись от надежд на скорую отмену крепостного права, они сделали ставку на реформы, улучшавшие положение крестьян. Негативную реакцию крестьянства на эти реформы бывшие декабристы объясняли непониманием позитивного содержания выдвигавшихся инициатив. Соответственно они старались “действовать более убеждениями”, но “в последней крайности” считали возможным применить и “силу оружия”, ибо на кону, по их мнению, стояла “вся слава и сила России”.


Читая краткие биографии декабристов не могу отделаться от мысли, что многие из них, судимых и осужденных, принесли бы Государству Российскому гораздо больше пользы на гражданской и военной службе, а не в сибирской ссылке.
Склонен полагать, что ничуть не менее "оставленных без дальнейшего следствия".


Долгоруков Илья Андреевич, кн. (2.8.1797 — 7.10.1848). Полковник л.-гв. 1 артиллерийской бригады, адъютант вел. кн. Михаила Павловича.
Член Союза спасения (с конца 1817) и Союза благоденствия, блюститель его Коренного совета, участник Петербургского совещания 1820 и Московского съезда 1821.
Высочайше повелено оставить без дальнейшего следствия.
Участник русско-турецкой войны 1828—1829, участвовал в подавлении польского восстания 1830—1831 и награжден орденом Георгия 4 ст.

Колошин Петр Иванович (11.10.1794 - 16.12.1848).
Член преддекабристской организации "Священная артель", Союза спасения (1816), Союза благоденствия (член Коренного совета, председатель Московской управы с 1819, один из авторов "Зеленой книги"). Арестован, но после допроса у В.В. Левашова освобожден.
Дослужился до тайного советника.

Шипов Сергей Павлович (1790—1876) — военный и государственный деятель, генерал от инфантерии, сенатор.
Участник Отечественной войны 1812 (Смоленск, Бородино, Тарутино, Малоярославец, Красное), участник заграничных походов (Бауцен, Лейпциг, Кульм, Париж).
Член Союза спасения и Союза благоденствия (член Коренного совета).
Участник русско-турецкой войны 1828 (Варна) и подавления польского восстания в 1831. Исправляющий должность варшавского военного губернатора (21.1.1838 — 17.4.1840), казанский военный губернатор — 27.12.1841, генерал от инфантерии — 10.10.1843.

Его младший брат Шипов Иван Павлович (1793 — 21.10.1845). Полковник л.-гв. Преображенского полка.
Участник Отечественной войны 1812 (Бородино и др.) и заграничных походов.
Член Союза спасения (принят П.И. Пестелем) и Союза благоденствия (член Коренного совета, участник Петербургских совещаний 1820). Высочайше повелено оставить без внимания.
Командир л.-гв. Сводного полка, отправленного на Кавказ — 21.2.1826, участник русско-персидской войны 1826—1827 (Аббас-Абад, Эривань), участник подавления польского восстания в 1831.

Бурцов Иван Григорьевич (4.12.1795 — 23.7.1829), генерал-майор (1829).
Участник Отечественной войны 1812 и заграничных походов.
Член преддекабристской организации "Священная артель", Союза спасения (с февр.—марта 1817), член Коренного совета Союза благоденствия (член Тульчинской управы, депутат от нее на Московском съезде 1821).
Высочайше повелено (18.3.1826) отрешить от должности, заключить на 6 месяцев в крепость и отправить потом на службу.
По высочайшему повелению досрочно освобожден из крепости и обращен на службу без лишения чина — 19.7.1826.
Участник русско-персидской (1826—28) и русско-турецкой (1828—29) войн. Отличился при осаде Карса и Ахалкалака. Смертельно ранен в бою у д. Харт (под Байбуртом).

Муравьев Михаил Николаевич (1796 — 1866), граф Виленский, выдающийся военный и государственный деятель, борец за русское дело в Северо-Западном крае (Литве и Белоруссии).
Во время Бородинского сражения был ранен на батарее Н.Н. Раевского, участвовал в заграничном походе русской армии.
Член преддекабристской организации "Священная артель", Союза спасени (1817), Союза благоденствия (член Коренного совета), один из авторов (совместно с братом, Александром Николаевичем Муравьевым) его устава, участник Московского съезда 1821.
Арестован в Москве 11.01.1826. По высочайшему повелению освобожден с оправдательным аттестатом - 02.06.1826.
В 1828 — могилевский губернатор. Во время польского восстания 1830—1831 состоял при главнокомандующем Резервной армией гр. П.А. Толстом.
При нем поднят был вопрос об упразднении литовского статута в Белой Руси (Белоруссии) и о замене его общими законами империи, указ о чем последовал 1 янв. 1831. Кроме того, он подал в 1830 записку о необходимости преобразования учебных заведений Западного края в русском духе, а также способствовал закрытию Виленского университета. В 1831 Муравьев был назначен гродненским губернатором, а в 1832 — минским военным губернатором.
В 1835 был назначен курским военным губернатором и приобрел известность жестким выколачиванием крестьянских недоимок.
В 1857-1861 занимал пост министра гос. имуществ. Опытный бюрократ, деспотичный и умный, Муравьев умело противодействовал готовящейся крестьянской реформе.

Именно к нему, пользуясь старинным знакомством, безуспешно обращалась Наталья Дмитриевна Фонвизина в желании освобождения или передачи в казну своих крепостных крестьян.

В 1863 был назначен генерал-губернатором Северо-Западного края. Проявил отличное знание методов и техники революционного дела во время жестокого подавления восстания в Белоруссии и Литве в 1863, получив от царя титул графа, а в обществе прозвище "вешатель".

Однако, в среде вернувшихся из ссылки декабристов действия М.Н.Муравьева получили полное одобрение. Александр Николаевич Муравьев, в то время сенатор, писал: "Брат Михаил действует славно, как истинно русский"; "распоряжения брата Михаила великолепны"; "брату Михаилу, по мнению моему, надобно поставить памятник, не за одно только усмирение юго-западной России, но за спасение Отечества. Подобными мерами, думаю, что восстановить можно бы и Царство Польское, т. е. обратить его в русские губернии, с русскими правителями".

В 1866 был назначен председателем Верховной следственной комиссии по делу Д.В. Каракозова, сумев в последний раз продемонстрировать энергичность и твердость: "Я стар, но или лягу костьми своими, или дойду до самого корня зла".

Граббе Павел Христофорович (1789 — 15.7.1875).
Член Союза благоденствия, участник Московского съезда 1821.
Высочайше повелено (18.3.1826) посадить на 4 месяца в крепость. Освобожден — 19.7.1826 и возвращен в свой, Северский конно-егерский, полк. Участник русско-турецкой войны 1828—1829. Генерал от кавалерии, наказной атаман Войска донского, член Государственного Совета, возведен в графское достоинство.

Толстой Федор Петрович, гр. (10.2.1783 — 13.4.1873). Надворный советник, художник-медальер.
Член Союза спасения и Союза благоденствия (член и председатель Коренного совета, участник петербургского совещания 1820). Высочайше повелено оставить без внимания.
Вице-президент Академии художеств — 28.11.1828, знакомый А.С. Пушкина, упомянувшего его в "Евгении Онегине", профессор медальерного искусства — 1842, скульптуры — 1843, тайный советник — 5.12.1846.

Комаров Николай Иванович (1796 — 25.5.1853). Подполковник квартирмейстерской части при Главной квартире 2 армии.
Член Союза благоденствия, участник Московского съезда — 1821.
Не подвергаясь аресту, вызван в Петербург, куда прибыл по командировке — 19.12.1825, сделал "подробные и чистосердечные показания". По высочайшему повелению (11.2.1826) отпущен с оправдательным аттестатом.
Симбирский губернатор — с 27.2.1838 по 7.5.1840.

Бакунин Василий Михайлович (1795—1863). Полковник Рижского драгунского полка.
Член Союза благоденствия. Высочайше повелено оставить без внимания. Уволен от службы генерал-майором — 1848.

Чаадаев Петр Яковлевич (1794-1856), российский мыслитель и публицист.
Во время Отечественной войны 1812 участвовал в Бородинском сражении, ходил в штыковую атаку при Кульме, был награжден русским орденом св. Анны и прусским Железным крестом.
Не считая нравственно возможным продолжать службу после наказания близких друзей восставшего Семеновского полка в 1820, Чаадаев, отказавшись от блестящей карьеры, в 1821 вышел в отставку.
Член Северного общества, участия в его делах не принимал и в 1823 уехал в Европу путешествовать. В 1826 при возвращении в Россию был арестован по подозрению в причастности к декабристам, но через 40 дней отпущен.

Скалон Александр Антонович (25.3.1796 — 6.9.1851). Штабс-капитан Гвардейского генерального штаба.
Член Союза благоденствия. Высочайше повелено оставить без внимания.
Сенатор с производством в тайные советники — 15.8.1851.

Корф Федор Иванович, барон. Отставной штабс-капитан л.-гв. Егерского полка.
Член Союза благоденствия. Высочайше повелено оставить без внимания.


Список - из статьи Андрея Сорокина Первенцы измены. Достойно сожаления, что он столь мал.

Если этот очерк может Вас заинтересовать, напишите.
Буду признателен за Ваши вопросы, пожелания, замечания, добавления или критику.
Для этой темы можно воспользоваться моим почтовым адресом на yandex.